you know very well who you are
don't let em hold you down, reach for the stars /c/

Позже Эдгар будет думать, что ему лучше было бы остаться дома. Запереться в пыльной и пустой гостевой комнате, не отзываться на собственное имя, не вздрагивать от шорохов и не поддаваться на уговоры сдать оборону. Наверное, он бы не смог смотреть спокойно в глаза Норны, и его абсолютная неспособность к лицемерию выдала бы его с головой. Под ее взглядом он не мог ни лгать, ни уворачиваться. Ему помогло бы спокойствие – которого в Эдгаре не было и в помине. Его трясло и било ознобом, как лихорадочного больного. И каждую секунду он думал – а стоило ли оно того?

В последнее время Эдгар нечасто заходил к Амелии. Он был ее частым гостем, как только сестра выпустилась из Хогвартса, но последние полгода едва ли навещал ее чаще раза в месяц. Свою неучтивость списывал на крайнюю занятость, семью – включая подрастающих лвойняшек – и катастрофический объем работы. Эдгар, хронически недосыпающий, растерял всю свою былую аристократическую мягкость в чертах лица – острые скулы и злые уставшие глаза. К сестре он приходил за покоем, которого ему так не доставало, на время забывая обо всех проблемах, забывая о самом течении времени. Редко сознавался, что просто соскучился – все чаще «оказывался рядом», «на улице дождь, а я забыл зонт» и прочие глупые отговорки, только бы не проговориться, как сильно его съедает тоска по Амелии.

Сегодня он зашел просто так, без особого повода. Напросился на чай, гостеприимство и светские разговоры. Эдгар, отвыкший от неформального общения, немного терялся – а, собственно, о чем разговаривать? О погоде? О работе? Ведь куда ни кинь – одни слезы. Оба Боунса пересекались в Министерстве, обмениваясь дежурными приветствиями – и Эдгар не нарушал этой дистанции. Его педантичность порой не знала границ в своей жестокости, как он не знал жалости к себе. Он вымученно улыбается Амелии. Его скованность – в мелко подрагивающих руках, держащих чашку с чаем, напряженной, но сутулой спине, отрешенности во взгляде и ощущении, что Эдгар на самом деле – не здесь, не в уютных теплых стенах сестринского дома – он где-то очень далеко, за завесой тумана и дождливой серости. Где-то, где живут его тревоги и страхи. Если бы каждый из них имел тело, каждый был бы похож на Норну, с ее цепким, колючим взглядом, прожигающим до костей.

- Расскажешь, как твои дела? – Эдгар старается быть естественно веселым и доброжелательным. Дежурные фразы – то, что нужно, безликие и пустые, в которых появляется участие и ласка только когда они сказаны от сердца. Он – мертвецки бледный в холодном свете пасмурного дня. Трет замершие руки, обнимает ими чашку – обжигается, но рук не убирает. Так спокойнее. Как быстро Амелия поймет, что его разъедает изнутри тоска и чувство вины? Как быстро увидит, что он сгрызает себя за неведомые преступления?

Теперь, он кажется, уверен – не стоило это того. Не стоило. Ни одна минута этого нервного ожидания неотвратимой расплаты. Ему казалось, это будет здорово. Это будет весело! Их отношения с Норной разваливались, как карточный домик, рассыпающийся от малейшего дуновения ветра. А эта девочка из Дырявого котла, рыжеволосая, как будто поцелованная пламенем в макушку, с темными карими глазами – оказалась тем искушением, против которого он так и не смог устоять. Или он, или огневиски, которого он в тот вечер выпил порядочно. Каждая минута воспоминаний вечера отдается теперь в нем раскаянием и сожалением. И его раскаяние – не только в совершенном, но и в том, что он знал – даже если бы у него был маховик времени, и он получил бы возможность все изменить – едва ли воспользовался бы этим. Привычка наступать на одни и те же грабли – его любимая.

Десять лет назад он, пожалуй, даже позволил себе мужественно разрыдаться над собственной ничтожностью. Сейчас же только оставалось сохранять хорошее лицо при плохой игре и молчать, молчать, молчать.

Отредактировано Edgar Bones (2013-06-17 01:02:44)