Театр, представление, ложь. Такая жизнь. Ты делаешь лишь то, чего от тебя ждут. Весь мир — театр. Жизнь каждого — отдельное представление, в которой каждый — актер. В своей собственной жизни каждый — актер первого плана. В чужих же жизнях все зависит от нас. Роль меняются. Ты мог быть актером первого плана в чьей-то жизни, но уже в следующий момент получить роль третьего столба слева, на который никто не посмотрит. И, конечно же, почти все желают быть актерами первого плана. Кому-то хочется быть на первом плане в жизни всех знакомых, кому-то хочется быть на первом плане лишь у некоторых людей. Иногда те, у кого мы оказываемся на первом плане, оказываются для нас полной неожиданностью, ведь мы не давали им главную роль в нашей жизни, но, зачастую, наша роль в их жизнях остается нам неизвестна. Иногда, на первый план выходят те, кого мы совершенно не ожидали, или же не желали, там обнаружить, но, так или иначе, некоторые из них просто не желают уходить со сцены.
Твоя жена, Мэйкар. Она была той, кого ты не ожидал увидеть. Она была той, кого ты не желал видеть. Она была той, кто не желала уходить со сцены твоей жизни. Впрочем, вряд ли она желала вообще на ней появляться, а если и желала, то не настолько долго. Впрочем, она явно не ожидала, что покинет сцену так быстро. Причем не только сцену твоей жизни, но и своей. Печально, неожиданно, не спланировано, но, тем не менее, факт. Жалел ли ты о том, что она ушла? Нет. Конечно, как бы тебе не хотелось это отрицать, в твоей жизни осталась некоторая пустота. Как ни крути, больше десяти лет совместной жизни, почти пятнадцать. Причем последние одиннадцать лет вас действительно что-то связывало. Что-то большее, чем просто узы брака. Ваш ребенок. Ваш сын. Ваш Эван. Только вспоминая о сыне ты понимаешь, что ее будет не хватать. Не тебе, ему. Уж ты-то как-нибудь справишься с тем, что в твоем доме не будет женщины, которой удалось изменить твою жизнь, твое поместье, тебя. Она принесла в твою жизнь себя, стала ее крохотной, но неотъемлемой частью. Она принесла в твою жизнь так же и Эвана. Который тоже стал неотъемлемой частью твоей жизни. Ему будет не хватать ее. Тебе, возможно, тоже. За почти пятнадцать лет ты привык к ней. Свыкся. Теперь же непросто будет отвыкать. Так всегда. Рано или поздно это должно было произойти. А, возможно, с тобой это произошло бы раньше. Но это произошло с ней. Причем, рано. Слишком рано. Неправильно рано. Это не должно было произойти. Ты до сих пор не можешь понять, как это могло произойти. Хотя, ты знаешь, как это произошло. Ты не можешь понять кое-что другое. Почему. Почему именно с ней. Почему именно сейчас. Вопросы, на которые нет ответов. Во всяком случае тех, которые тебя устроили бы. Во всяком случае тех, которые смогли бы объяснить. «Такова судьба» или «значит, так надо» тебя не устроят. Они ничего не смогут объяснить. Разве что подтвердят то, как это глупо, несправедливо, нечестно. Лишать ребенка матери. Лишать тебя жены. Плевать, что ты вряд ли ее когда-нибудь по-настоящему любил. Плевать, что ты испытывал к ней только страсть. Плевать, что ты просто считал ее своей. Плевать. Так просто не должно было быть.
Стоишь в Говарде. С бокалом огневиски в руке. Смотришь в окно.  На сад, который по-настоящему любила лишь она. Тебе же было на него плевать. Она же сделала его красивым. «Надо будет не забыть напомнить Джекки, что сад должен всегда быть таким. Идеальным». Неважно, что уже конец ноября. Неважно, что цветы не цветут, а с деревьев опала вся листва. Неважно, что сейчас сад трудно назвать идеальным. Ты смотришь на него, но видишь ты совсем другой сад. Летний сад, ты идешь по одной из дорожек. Ты ищешь ее. И вот ты слышишь чей-то голос. Заворачивая, ты замечаешь художника. Он рисует твою жену. В тот момент она кажется настоящей красавицей, ты не можешь отвести взгляд. И сад. Такой зеленый-зеленый, с разноцветными цветками. Несколько минут рая. Та картина до сих пор висит в коридоре на втором этаже. Возможно, она могла бы тебе что-нибудь объяснить, но ты упорно избегаешь на нее смотреть. В день смерти ты видел, что Эван разговаривал с картиной. А вчера он спросил, куда она ушла. Исчезла с картины, оставив лишь сад. Ты, разумеется, догадался. В Португалию. Ее родители наверняка заказали портрет дочери. Они же настояли на том, чтобы ее похоронили в Португалии. Ты не имел ничего против. Похороны были сегодня. Ее родители устроили все по высшему классу. В течении всех похорон из глаз ее матери не переставали литься слезы. Кажется, твоя мать тоже плакала. Эван держался, хотя было видно, что ему реветь хочется куда больше, чем тебе. Сразу после похорон ты, вместе с сыном, ссылаясь на сложные дела, аппатировали в Говард. Ты поковырялся в бумажках банка, но ничего полезного так и не сделал. Впрочем, ничего важного там и не было. Явно разочаровав домовика тем, что за ужином ты почти не притронулся к еде, ты попросил у него бокал огневиски. Но так к нему и не притронулся. Пару часов назад ты проверил, чтобы Эван уже спал и спустился в гостиную. Подошел к окну, с все тем же бокалом огневиски, и стал смотреть на сад. Летающие фонарики, как свечи в Большом Зале, освещали его.